36 недель. Мне 20 лет. Положили меня заранее. В то время не было столько доступной информации про беременность и роды. Сама ещё детский сад. Всю беременность угроза была. А тут ни в одном глазу. Вечером было подозрение на подтекание вод. Дали мне пелёночку, говорят: «Походи с ней, потом отправим на анализ». Время 12 часов ночи. Не спится. Пошла в туалет. И гляжу на этой пелёночке лежит что-то, похожее на червяка прозрачного с разноцветными прожилками. У меня начинается тихая истерика. Думаю – что-то у ребёночка отвалилось. Задаюсь вопросом: на что похоже? ГЛАЗ! – осенило меня. Я несусь в родзал. Дежурит замглавврача. Принимает роды. Я влетаю и ору: «Ольга Александровна, у моего ребёночка глаз вывалился!» У неё лицо так вытянулось. У роженицы схватки прекратились, акушерка роняет инструмент. Картина маслом. Она мне говорит: «Сюда иди». Я ей сую свою пелёнку. У них начинается тихая истерика: «Дурында – это пробка. Иди спать. Завтра рожать будем!» Потом весь роддом мне этот глаз ещё долго вспоминал.
Я беременная на работу устроилась – месяц-два на линии на телефоне отсидела. И все! Атас! В маршрутку заходила, и говорила: «Здравствуйте, меня зовут Анна….» Маршрутка как-то неохотно со мной в ответ здоровалась.
Пришла к остеопату на 7-месяце, он сначала, как полагается, все расспрашивает, записывает… На вопрос: «Какой месяц?» я долго судорожно копалась в памяти и наконец выдавила – январь… Он растерялся в свою очередь и, удерживая смех, переспросил: «Месяц беременности?»
Однажды жутко захотелось курицы. Купила курицу, сварила, съела. Всю. После этого мне было не очень хорошо и всю остальную беременность я не выносила даже слова «курица». По этому случаю в семье она была переименована в «барсука». Несведущих людей очень забавляли упоминаемые в разговоре супы из барсука, жареные барсучьи окорочка, но пуще всего барсучьи яйца!
На одном из приемов: «Доктор, а когда у меня дата родов?» «А тебе зачем?» Действительно, чего это я вдруг интересуюсь?
Схватки были сильные, между ними еще умудрялась звонить мужу со словами: «Я тебе в еду пургена налью и закроюсь в туалете, когда будешь ломиться, а я тогда буду тебе говорить, что нельзя, терпи!». Он смеялся.
Трындец наступил на следующее утро после родов – скрипя всеми конечностями, аки несмазанный терминатор, я медленно, но верно, стала продвигаться в сторону туалета.
Когда сынулю вытащили из живота – сразу увидела, стало так легко и спокойно, что потянуло в сон, от усталости явно. Я говорила: «Ребята, я посплю, а вы меня зашивайте!» Анестезиолог кричал: «Не смей закрывать глаза!» Я сговорилась, что буду лежать с одним открытым глазом, а вторым спать.
У меня мама рассказывала, что когда она меня рожала, то в этой же палате была женщина, которая вставала на колени перед тумбочкой, засовывала туда голову и в нее кричала. Ей так видимо легче было схватки перенести.
На зашивание наркоз все-таки сделали, и я будучи под наркозом улыбалась во весь рот, слышу врач говорит: «Она там мультики, что ли, смотрит?»
Меня после кесарева вывозят в коридор, смотрю – муж с сыном на руках стоит – довольный такой. Подвезли к нему, остановили. Он спрашивает: «Как чувствуешь себя?» Я: «Нормально, только трясёт сильно». Муж у врача спрашивает: «А почему её трясёт?». Тот так серьезно отвечает: «Заморозки скоро!»
Две роженицы, порвались обе, зашивает врач, юморит. Девушкам не до смеха, не отвечают. В это время в коридоре крик: «Иваныч, ты где-е-е?!» Врач, не отрываясь от шва: «Ой, как я не хочу сейчас в рифму отвечать!» Ржали все…
А я когда начала в операционной после кесарева отходить, открываю глаза, все плывет и кружится, обвожу мутным взглядом вокруг – никого! Думаю: «Сейчас громко крикну, позову врача али медсестру, узнать хоть, как ляля. На деле вместо громкого крика, как хотела, раздалось сиплое, тихое, и почему-то медленно слова выговаривались: «Люююдиии! Аууу, вы гдееее?!» Прямо над головой раздался смешок анестезиолога (наверх что-то глаза у меня не поднимались), так же протяжно: «Мы здееесь!»